- Уважаемый Александр Николаевич, Вы совершенно правильно отметили неоднозначность понимания глобализации, поэтому ответ на Ваши вопросы приходится начинать с определения моей позиции. То, что в ходе своего развития современная цивилизация столкнулась с множеством порождённых ею проблем – общее место, в этом никого убеждать не надо. Разнообразные, разнонаправленные процессы саморазрушения происходят в ней с ужасающей интенсивностью, так что рассуждения о конце света очень отчётливо слышны в оглушающем информационном шуме, который стал теперь неотъемлемой частью нашей жизни. Ожидание конца света в человеческой истории – отнюдь не новость, но, в отличие от всех прошлых эпох, когда его наступление связывалось исключительно с вмешательством высших сил, теперь эта возможность имеет вполне убедительные научные основания. Цивилизация – сверхсложная система, далека от равновесного состояния, прежде всего в своих взаимодействиях с остальной биосферой, она быстро и неустойчиво развивается. Хотя с момента «вброса» в российское общественное сознание понятия «устойчивое развитие» прошло больше 30 лет (имею в виду издание перевода на русский язык доклада Комиссии ООН «Наше общее будущее» в 1989 г.), возражения против такого перевода слышны до сих пор. На мой взгляд, «устойчивое развитие» нисколько не хуже «устойчивого движения» по Ляпунову и Пуанкаре, хотя Зенон Элейский, конечно, сказал бы, что даже если допустить существование движения, устойчивым оно ни в коем случае быть не может.
Так вот, сверхсложная, неравновесная, неустойчивая система неизбежно погибнет, если в ней не будет происходить процесс самоорганизации, противостоящий неравновесности и неустойчивости. И глобализацию я воспринимаю как одно из необходимых, неизбежных проявлений этой самоорганизации. Да, глобализацию понимают по-разному (огульное отрицание самого её существования, как и «криптологическое» объяснение, согласно которому она представляет собой проект, целенаправленно навязываемый мирового сообществу с целью завоевания господства на ним, и т.п., не будем считать пониманием), но какой бы трактовки ни придерживаться, «самоорганизационный» характер глобализации выявляется с полной очевидностью, если сделать хотя бы первые шаги к наполнению её реальным содержанием, конкретикой, конструктивностью.
Беда в том, что глобализация идёт по преимуществу стихийно, и лишь отдельные элементы осознанности и целенаправленности (на решение глобальных задач, на усиление глобализованности) иногда отчётливо проявляются в этом процессе. Характеристика sapiens в названии нашего вида справедлива, увы, лишь в отношении индивида (и то не всегда, приношу извинения биологам-классификаторам), но не сообщества. Цель самоорганизации цивилизационной системы – глобализация разумности.
– Сегодня пандемия коронавируса вышла на первый план общественного сознания и считается наиболее опасной среди других угроз мировому сообществу. При этом достаточно много разговоров о том, что коронавирус остановит, а то и вовсе повернет вспять глобализацию. Хотелось бы узнать Ваше авторитетное мнение на этот счет.
- Все недуги нашей цивилизации, выявленные и дискутировавшиеся до 2019 г. включительно, уже стали восприниматься как хронические, а COVID-19 – во всех отношениях острая, очень острая болезнь. Так что неудивителен выход этой пандемии на «первый план общественного сознания», как Вы, Александр Николаевич, точно отметили. Но нет сомнений в том, что такая ситуация – ненадолго, максимум года на два. И вакцину разработают, и лекарства изобретут, и популяционный иммунитет сформируется. Но даже если такой оптимизм не оправдан, если сохранятся серьёзные ограничительные меры, продолжится негативное воздействие этих мер на все национальные и мировую экономики, то опасения в связи с пандемией за судьбу глобализации, на мой взгляд, совершенно напрасны, они могут возникнуть только при очень упрощённом, пространственно-механическом её понимании. Дело даже не в лежащих на поверхности соображениях о том, что страны – хотя бы отчасти – объединят усилия и будут сотрудничать в поисках вакцин и лекарств и пр., а это – проявления глобализации, и т.п. Пандемия уже ускорила глобализационные по своей сути процессы, и пока это лишь первые шаги, за ними последуют другие, ещё более существенные. Уже произошло – под влиянием пандемии – резкое расширение использования методов дистанционного общения, что полностью соответствует характерному для становления информационного общества процессу «связь против транспорта». На очереди ещё два шага в том же направлении, первый связан с 3D-принтерами, второй – с интернетом вещей. Эти явления гораздо более существенны для глобализации, чем международный туризм, ограничение которого, кстати, весьма полезно с экологической (т.е. глобализационной, ибо экологическая проблема – глобальная) точки зрения.
– Взаимодействие природы и общества изначально оказалось в центре внимания глобалистики. Чем это объясняется и как данная проблематика выглядит сегодня на фоне других глобальных проблем человечества?
- Человек стал нарушителем экологического равновесия с переходом от собирательства и охоты к производящей экономике, т.е. с изобретением земледелия и скотоводства, примерно 12 тыс. лет тому назад. Столько же лет и экологической проблеме. Но её полномасштабное осознание (как глобальной) пришло только в третьей четверти прошлого века. До этого люди замечали лишь отдельные частные случаи нарушений окружающей среды (порча водных источников, обезлесение некоторых районов, пыльные бури как результат хищнического земледелия, истощение охотничьих угодий, лондонский смог и пр.). Сложилась длительная, многотысячелетняя традиция природопользования без оглядки на окружающую среду. Вся мировая экономика до сих пор подчинена этой традиции. Сломать такую инерцию исключительно трудно, особенно в странах, где в хозяйстве доминирует индустриальный сектор с его минерально-сырьевой базой (таково и российское хозяйство). Не первичная экономика, т.е. природоэксплуатирующие отрасли в совокупности, а именно промышленность с добывающими предприятиями в начале технологических цепочек. Дело в том, что сельское, водное, лесное хозяйство оказались достаточно чувствительными, восприимчивыми к сигналам, поступающим от разрушаемой природы (например, на истощённой, загрязнённой, эродированной, вторично засолённой и т.п. земле не может быть продуктивного сельского хозяйства), а какие бы свалки (хвосто-, шлако-, золо- и пр. хранилища, терриконы, отвалы и т.д.) ни окружали предприятие, сколько бы оно ни выбрасывало грязи в воздух и в водоисточники, его прибыль не уменьшится. А если введена плата за такое «природообустройство», она всегда неадекватна наносимому экологическому ущербу, и эта неадекватность – психологическое проявление всё той же многотысячелетней традиции.
Взаимодействие природы и общества не случайно оказалось в центре внимания глобалистики с первых дней её формирования как научной дисциплины. Глобалистика занимается глобальными проблемами – взаимодействие природы и общества определяет экологическую проблему, обладающую всеми признаками глобальности: в её возникновение внесли свой вклад сотни поколений всех народов и стран (хотя и в существенно разной степени), экологическая катастрофа, неизбежная в случае нерешённости этой проблемы, представляет угрозу всей цивилизации, а решение возможно только общими усилиями, опять-таки, всех народов и стран. Имело значение и то обстоятельство, что экологическая проблема – очень наукоёмкая; если сравнить любые международные соглашения с экологическими, это сразу становится очевидным. Наукоёмкость, с одной стороны, усиливает внимание к экологической проблеме тех, кто занимается глобалистикой, а с другой стороны, обусловливает повышенный интерес к ней всего научного сообщества. Для социально активной части населения немаловажно, что на экологическом поле деятельности возможность для конкретного конструктивного проявления своей активности (помимо участия в митингах и т.п.) может найти каждый. Определённую привлекающую роль играет (по крайней мере, играл на первых порах – в 1980–90-е гг.) и политический фактор: возможность участвовать в политической жизни, борясь за правое дело и без «прописки» в какой-либо идеологии.
Картина будет неполной, если не сказать о неоднозначном отношении бизнеса к глобальной экологической проблеме. С одной стороны, промышленные компании обычно не испытывают никакого энтузиазма, когда дело касается сокращения воздействия на окружающую среду, а угольные, нефтяные, горнорудные корпорации в большинстве случаев стали проводниками и спонсорами антиэкологической политики (именно их представляют Дж. Буш-младший – борец с Киотским протоколом, Д. Трамп, занимающий ту же позицию в отношении Парижского соглашения по климату). С другой стороны, в 1970-е гг. начал формироваться и быстро расти спрос на природоохранное, энергоэффективное, ресурсосберегающее и т.п. оборудование, появился бизнес, удовлетворяющий этот спрос и, стало быть, заинтересованный в его расширении; такие компании стали проводниками и спонсорами экологической политики. Кроме того, получили признание идеи П. Друкера о социальной (а также экологической) ответственности бизнеса, их стали применять на практике компании, не принадлежащие ни к первой, ни ко второй из указанных групп: успех в конкурентной борьбе зависит от имиджа. Без ложки дёгтя и здесь не обошлось: «быть» и «казаться» – не одно и то же, а пиар-технологии используются для того, чтобы второе принесло больше выгод, чем первое.
Осознание глобальных экологических опасностей и острой необходимости принятия мировым сообществом необходимых природозащитных мер стимулировало разработку концепции устойчивого развития. Первоначально устойчивое развитие мыслилось прежде всего как экологически устойчивое развитие, хотя уже в докладе «Наше общее будущее», где это понятие впервые было введено и определено (не слишком удачно), подчёркивалась взаимозависимость с другими глобальными проблемами – бедностью и нищетой, неуправляемым ростом численности населения и пр. А в дальнейшем в научных работах, международных соглашениях, всевозможных программах и стратегиях, посвящённых устойчивому развитию или хотя бы касавшихся его, в относительных долях экологической проблеме уделялось всё меньше места, а другим – всё больше. В этом легко убедиться, например, сравнив итоговые документы конференций в Рио-де-Жанейро (1992 г.) и Йоханнесбурге (2002 г.). Это естественно: другие проблемы оказались «догоняющими»; важно только, чтобы подобные количественные изменения не означали ослабления внимания к экологической проблеме (именно так фактически и произошло в Йоханнесбурге).
Взаимозависимость глобальных проблем, к сожалению, бывает не только прямой, но и обратной. Регулирование рождаемости всегда способствует сокращению воздействия на окружающую среду и, следовательно, решению экологических проблем, здесь прямая зависимость. Если для борьбы с нищетой стараются изо всех сил использовать экономический рост за счёт экстенсивного природопользования, это влечёт ухудшение экологического состояния – обратная зависимость, но при доминировании интенсивных факторов роста и экологический результат может быть позитивным – прямая зависимость. Эти простейшие примеры нужны мне, чтобы показать сложность системы глобальных проблем, а следовательно, и задач глобалистики. Пытаясь содействовать решению одной глобальной проблемы, мы можем усугубить другую. Нужна наука, которая, исследуя систему глобальных проблем, предупреждала бы о таких ошибках и учила, как их избежать. Эта наука – прикладная глобалистика.
Жизнь постоянно даёт нам всё новые и новые уроки прикладной глобалистики (такие «неожиданные» события как массовая миграция в Европу с Ближнего Востока и из Северной Африки, эпидемия санкций всех мыслимых родов и видов, отказ от с большим трудом достигнутых и долгое время выполнявшихся соглашений по ограничению вооружений, COVID-19 и т.д.).
Уроки усваиваются плохо. Вполне образованные и накопившие немалый жизненный опыт люди надеются «уйти» от глобальных проблем методом, который вполне можно считать обобщением самоизоляции: от мигрантов отгородиться стеной, от экологического кризиса – наведением порядка в своей комнатке с использованием технологии заметания мусора под соседнюю дверь, от чужого оружия массового поражения – изобретением всяких «зонтиков» и т.п. Если сто лет назад такие надежды ещё могли быть хотя бы как-то объяснены (не обоснованы, не оправданы), то сегодня их вполне можно считать свидетельством ущербности интеллекта. Глобальные проблемы потому и глобальные, что локальными методами от них защититься нельзя. Это надо разъяснять на первой лекции курса глобалистики.
- Все глобальные проблемы имеют общее свойство: главное препятствие для их решения – слишком слабая способность людей к рациональным коллективным действиям. Даже в тех случаях, когда дело касается их выживания. Правильно сказано (не помню кем): если хочешь изменить мир, изменись сам. Это относится и к индивидам, и к их всевозможным сообществам (национальным, конфессиональным, профессиональным и пр.), и к их глобальной совокупности.
– Люди старшего поколения хорошо помнят Вашу активную дискуссию с академиком Н.Н. Моисеевым относительно «коэволюции природы и общества». Поясните, пожалуйста, в чем суть этой полемики и насколько актуальна эта тема сегодня, спустя несколько десятилетий?
Коэволюция – одно из важнейших явлений в развитии живой природы. Ни один биологический вид не существует сам по себе, независимо от остальной биоты, каждый вид – структурный элемент тех или иных сообществ организмов, экосистем. Соответственно, и эволюция вида не может происходить независимо от эволюционных трансформаций других видов той же экосистемы. Происходит не просто эволюция видов, а эволюция экосистем, в ходе которой согласованно эволюционируют виды, входящие в экосистемы. При этом одни виды могут изменяться быстро, другие могут «застыть» на сотни миллионов лет, такая «остановка» в развитии говорит лишь о том, что происходящие в экосистеме изменения для этого вида несущественны, не требуют от него эволюционной реакции. Стимулы к эволюции (как внешние, абиотические, так и образовавшиеся в биоте) и возможные реакции на них организмов бесчисленны, но не возникает никакого хаоса, поразительная согласованность всего, что происходит в экосистемах и биосфере в целом сохраняется, нарушения экологического равновесия обязательно приводят к тому, что экосистемы и биосфера находят новое равновесие – благодаря коэволюции. Это та самая самоорганизация сверхсложной системы, с которой мы начали беседу. Самоорганизация, позволяющая сохранять устойчивость и восстанавливать равновесие (естественно, изменённое) в условиях воздействий, направленных на нарушения равновесия и устойчивости.
Так было до тех пор, пока Homo sapiens не изобрёл производящую экономику. Поначалу нарушения экологического равновесия были видны на региональном уровне – антропогенное опустынивание стартовало вместе с подсечно-огневым земледелием. Но в середине прошлого века стало очевидно, что наметились кризисные тенденции глобальных нарушений экологического равновесия с угрозой их необратимости и перерастания в экологическую катастрофу. Человек осознал угрозу и стал предпринимать усилия по её предотвращению, а потому возникла идея: не проявится ли и в этом случае феномен коэволюции, на этот раз – как взаимной приспособляемости цивилизации и биосферы?
Никита Николаевич Моисеев был горячим сторонником и пропагандистом этой весьма привлекательной, заманчивой, но, на мой взгляд, иллюзорной идеи. Аргументы я изложил в статье под названием «Возможна ли “коэволюция природы и общества”?», опубликованной в «Вопросах философии» (1998, №8). Главный из них состоял в том, что скорость, с которой человек производит изменения, требующие приспособительной реакции биоты, несопоставима со скоростью этой реакции. Изменения в техносфере определяются инновационным процессом, в биосфере – биологической эволюцией видов и экосистем. Инновационный процесс непрерывно ускоряется, когда-то на внедрение инновации требовался век, а то и больше, в наши дни – в среднем 10 лет. Скорость биологической эволюции, т.е. процесса видообразования, не растёт, её механизмы (мутации, трансгенез, разные типы отбора) неизменны (в том числе и неведомые нам, если такие существуют), на образование нового вида (аналог технологической инновации) природе в среднем нужен не один миллион лет. Черепаха никогда не догонит Ахиллеса, даже если он бежит с постоянной скоростью (в этом вряд ли усомнился бы и Зенон Элейский). Природа, т.е. биосфера до (без) человека, и то, что подразумевается под обществом, находятся на разных уровнях организации материи; на отношения между ними в образовавшейся суперсистеме биосфера с человеком нельзя механически распространять способ самоорганизации, действующий на низшем из этих уровней. Возможно, так сказали бы наши философы в 1980-е гг.; пожалуй, и Тейяр де Шарден принял бы такой тезис.
Никита Николаевич, с его ярким публицистическим темпераментом, конечно, не мог оставить мою статью без ответа в тех же «Вопросах философии», в следующем номере. Но против основного содержания статьи он по сути возражать не стал, а остановился на разъяснении своей позиции по вопросам, которых можно было вообще не касаться. Так, Никита Николаевич ввёл и активно использовал термин ноосферогенез, а я – любитель бритвы Оккама – написал, что никакой необходимости в этом слове нет и ничего оно не проясняет. И Никита Николаевич принялся рассказывать, что он понимает под ноосферогенезом. (На мой взгляд, и ноосфера – не научный термин, а скорее, поэтический образ какой-то, и сам Вернадский так и не разобрался, что он мог бы означать.)
Ещё несколько слов по поводу коэволюции природы и общества. Если на коэволюцию надеяться не приходится, то остаётся только учитывать в своей деятельности ограниченность адаптационных возможностей биосферы к антропогенным воздействиям, т.е. сократить эти воздействия до уровня, при котором заведомо сохраняется окружающая среда, соответствующая нормальным условиям существования человека как биологического вида. Это – минимальная, антропоцентрическая формулировка. Более строгие, жёсткие и непримиримые биоцентрические формулировки в больших количествах имеются в трудах экологических алармистов. Но если природа не поспевает адаптироваться к воздействиям цивилизации, не стоит ли помочь ей в этом посредством научно-технических инноваций? Такой вопрос, вполне в духе отвергаемой экологами «фаустовской» парадигмы, не раз приходилось слышать. Очень сомневаюсь, что стоит.
Во-первых, пока человек не изобрёл ничего, что можно было бы рассматривать как помощь природе в сопротивлении антропогенному давлению. Природоохранные меры все без исключения состоят либо в ослаблении этого давления (т.е. реализуются внутри техносферы), либо в очистке природных (или природно-техногенных) систем от антропогенной грязи, либо в освобождении пространства, ранее отнятого у природы, для восстановления природных систем. В случае лесопосадок, например при рекультивации, человек вовсе не помогает природе в освоении не занятой экосистемой территории, природа успешно сделала бы это и без его участия; он лишь воздействует на природные процессы с целью получить интересующий его результат.
Во-вторых, использование генно-инженерных технологий для конструирования искусственных организмов, способных выполнять экологическую работу, недоступную существующим естественным видам (например разложение полиэтилена в природной среде) чревато непредсказуемыми последствиями, которые, весьма вероятно, могут оказаться гораздо опаснее, чем явления, для борьбы с которыми эти организмы предназначаются. Для иллюстрации вспомним остро дискутируемый вопрос о генно-модифицированной пище: безвредна ли она? Пока нет доказательств ни её вреда (в том числе для потомства), ни безвредности. Но есть доказательства того, что генно-модифицированные растения, из которых её получают, в регионах их возделывания служат источником генетического загрязнения окружающих экосистем. Здесь речь идёт об узких географических границах и немногочисленных видах – мишенях воздействия, а риск уже ощутимый и весьма неопределённый. А какими могут быть побочные следствия распространения на всех широтах и высотах бактерий – разлагателей полиэтилена? Не исключено, что глобальными и роковыми.
– Вы являетесь ведущим специалистом по водным проблемам и многие годы руководите Институтом водных проблем РАН. Как сегодня выглядит эта проблема для нашей страны и для мира в целом, в чем её актуальность в сопоставлении с другими проблемами? И какие перспективы у человечества в плане обеспечения пресной водой, если принять во внимание, что мировое население продолжает возрастать?
- После 15 лет директорства в Институте водных проблем РАН два с половиной года служу его научным руководителем и каждый день вижу, что водные проблемы обостряются, а действия для их решения совершенно недостаточны. Не буду повторять прогнозы ООН (напомню только: к 2050 г. ожидается, что половина населения мира будет жить в условиях водного стресса). Будучи по сути своей эколого-социо-экономической, водная проблема так тесно сплетена со всеми другими глобальными проблемами, как, пожалуй, никакая другая. Здесь и нищета, и недопустимо резкий контраст в уровне благосостояния богатых и бедных стран, и массовая стихийная миграция, и глобальные санитарно-эпидемиологические опасности, и включённость в проблематику климатических изменений, и многое другое. Потребность цивилизации в пресной воде не удовлетворяется, и ножницы между этой потребностью и реальным потреблением, как следует из упомянутого прогноза ООН, будут только сильнее раздвигаться.
Два главных направления работы способствуют смягчению дефицита пресной воды. Первое – охрана вод, в том числе развитие и распространение водоохранных технологий. Дело в том, что, хотя потребность в пресной воде растёт, объём экономически доступных её ресурсов сокращается. Причины – иссякание водных источников вследствие переэксплуатации (особенно подземных вод), возникновения депрессионных воронок при горных работах, строительства гидротехнических сооружений (водохранилище с большой площадью зеркала из-за испарения уменьшает сток реки) и пр., загрязнение природных вод (известно немало случаев, когда вода загрязняется настолько, что её подготовка до питьевых нормативов стоит дороже, чем опреснение морской воды). Водоохранные технологии позволяют сократить такие потери. Второе направление – повышение эффективности использования воды, замещение водоёмких технологий водосберегающими. Прежде всего это относится к орошаемому земледелию, на долю которого приходится около 70% всей пресной воды, забираемой человечеством из природных источников. Распространение подземного капельного орошения может дать весьма значительный водосберегающий эффект. Меньше надежд на прогресс в промышленности, где уже не одно десятилетие широко применяются схемы замкнутого водоснабжения. Однако и водоохрана, и водосбережение – капиталоёмкие мероприятия, необходимые для их реализации затраты бедным странам не по силам.
Ничего хорошего для решения водных проблем не приходится ждать от климатических изменений. Хотя при глобальном потеплении общее количество осадков должно возрастать, их географическая неравномерность, как ожидается, усилится, т.е. там, где воды достаточно, её станет больше, а в засушливых регионах, возможно, и меньше, территориальная контрастность водообеспеченности увеличится. Кроме того, усилится неравномерность выпадения осадков во времени: относительно краткие периоды весьма значительных выпадений будут перемежаться длительными периодами вообще без осадков, т.е. участившиеся наводнения будут чередоваться с участившимися засухами. Все гидрологические неравномерности и неоднородности приходится сглаживать, для обеспечения равномерного надёжного водоснабжения требуется строительство гидротехнических сооружений – водохранилищ и каналов. Это очень дорого, долго окупается, обычно влечёт негативные экологические последствия.
Изменения климата не создают новых проблем в связи с водными ресурсами и их использованием, а лишь обостряют уже существующие, как правило – давно известные, застаревшие. Воздействие изменений климата на водные ресурсы, водное хозяйство, водоёмкие производства требует усиления внимания к узким местам в производственных системах, а в случае хозяйственно-питьевого водоснабжения – к социальным аспектам, к санитарным и медицинским требованиям, обеспечивающим популяционное здоровье человека.
Россия богата водными ресурсами, но из них 80% приходится на Азиатскую часть страны, а 20% – на Европейскую, в то время как с населением и экономикой как раз наоборот. Мешает и сезонная неравномерность стока: около 70% проскакивает за весеннее половодье, длящееся примерно 2 месяца, на 10 прочих месяцев остаётся всего 30%. В итоге при всём нашем водном богатстве надёжное устойчивое водоснабжение обходится нам дорого, а юг Европейской части страны вообще относится к вододефицитным регионам (ситуация с водой в Крыму почти катастрофическая, в Ставропольском и Краснодарском краях, в Калмыкии, Ростовской, Оренбургской, Курганской областях очень – трудная. Все реки в хозяйственно освоенных районах загрязнённые, нередко грязные и даже экстремально грязные.
В 2012 г. Правительством России была принята Водная стратегия до 2020 г. За счёт секвестров и отсутствия учёта инфляции общее финансирование выполнения Стратегии сократилось до 26% от первоначально намеченной величины. Продолжение таких тенденций гарантирует лет через 15 острейший водный кризис в Европейской части страны (за исключением самых северных районов).
«Водная философия» нашей цивилизации нехитрая: «Сейчас более миллиарда людей страдают от водного дефицита, но ведь живут же! В 2050 г. так будут жить 5 миллиардов… Как-нибудь выживут!» Не думаю, что кто-нибудь из политиков, реализующих эту «философию» на практике, поверит, что если построить автобус, точно такой, какой ездит по улицам Нью-Йорка, но с габаритами в 5 раз больше, залить в 5 раз больше бензина и запихнуть в него в 5 раз больше людей, то он точно так же поедет по впятеро более широкой улице, как его прототип ездит по Лексингтон авеню. Впрочем, осведомлённость большинства политиков как в технике, так и в глобалистике может преподнести любые сюрпризы.
– В свете последних событий, привнесших дисбаланс в международные связи и отношения, все более актуальным становится вопрос об управлении общественными процессами на глобальном уровне. Что Вы думаете на этот счет? Есть ли реальные возможности решить такую задачу? И как, на Ваш взгляд изменится мировая конструкция в обозримом будущем?
- Не берусь предсказывать, как изменится мировая конструкция в обозримом будущем: я не политолог, не историк, не пророк. Но уверен в том, что управление на глобальном уровне необходимо. Что попытки доминирования в системе такого управления с чьей-либо стороны приведут к плохому концу. Что оно возможно только при условии взаимного уважения и доверия всех государств. Что без такого управления цивилизация обречена.